Сегодня мы публикуем наше интервью с пианисткой, профессором Техасского государственного университета в городе Сан Маркос, Дарьей Работкиной. В декабре Дарья выступила в рамках фестиваля «Фортепиано без границ», проводимого Казанской консерваторией, а также провела несколько мастер-классов. В интервью наша собеседница поведала о своём музыкальном становлении, о переездах и публике в России и США, о работе со студентами и поиске взаимопонимания, а также рассказала об особенностях музыкального образования в США и о работе собственных образовательных проектов.
Вы родились в музыкальной семье. У вас был период, когда перед вами стоял вопрос «Кем быть?» и что вы думали в этот момент?
Вопрос «Кем быть?» задаётся всегда и, надеюсь, никогда не исчезнет. Я каждый день спрашиваю себя об этом — так интересней. Но если серьёзно говорить о профессии, то в пять лет я начала заниматься музыкой со своими родителями-пианистами. Не думаю, что в тот момент у меня был особый выбор, поскольку как только обнаружились какие-то способности со мной стали заниматься и развивать их. Со способностями, конечно, приходит ответственность. Ещё в музыке очень важно начинать рано. Поэтому не думаю, что мой выбор произошёл в пять лет, но лет в пятнадцать у меня был переломный момент, когда нужно было спросить себя кому это было нужно — родителям или мне? И, в конце концов, я поняла, что это нужно мне и у меня появилось другое отношение к занятиям музыкой. Следующий переломный момент был в двадцать пять лет, после окончания дипломов бакалавра и магистра возник тот же вопрос — что дальше? Ну, вот с тех пор жизнь течёт достаточно ровно в этом смысле.
Кем вы думали стать в моменты поисков?
Мне всегда нравилось рисовать. Немного позже я обнаружила тягу к компьютерной графике и увлеклась созданием сайтов. Не то чтобы я хотела поменять музыку на дизайн, но это стало дополнительным увлечением и пригодилось мне в нынешней работе, поскольку я несу ответственность за создание и курирование сайта международного фестиваля Texas State International Piano Festival. Так что это всё пригодилось. Я думаю, что любые метания в каком-то смысле полезны, их плоды не пропадут и всё пригодится.
То есть ваш сайт это ваша работа?
Да, свой сайт я делала сама. Ещё я делала сайты друзьям, мужу и нескольким музыкальным организациям. Это серьёзное хобби. Ну, и Photoshop с InDesign, конечно же.
Вы учились в Нью-Йорке и в Казани. Больше времени вы провели Нью-Йорке?
Не совсем так. Я всё-таки считаю, что закалка и основы у меня были заложены здесь с пяти до семнадцати лет. Здесь было самое интенсивное обучение, закладка того, чем я пользуюсь сейчас — у родителей, Сергея Работкина и Гузель Абдуллиной, и у Норы Казачковой. Потом я училась у основных своих педагогов, которые сами из России: у Владимира Фельцмана и у Натальи Антоновой. Так что я не могу сказать, что больше там училась. Просто я живу там, наверное, уже дольше.
Вы дали свой первый концерт в США в 1999-ом году. Вы приехали на концерт и продолжили там учёбу или вы уже стали выступать обучаясь в Нью-Йорке?
Туда я поехала учиться и в общем-то сразу начала играть сольно и с оркестром. А мой первый сольный концерт прошёл здесь в десять лет в зале в Средней специальной музыкальной школы при Казанской государственной консерватории, в моей школе.
Ощутили ли вы разницу в образе жизни и культуре, когда надолго перемещаешься между странами?
Конечно, как раз на долгое время. Я и сюда приезжаю на ощутимые отрезки времени, да и там живу постоянно. У меня занимает примерно две недели чтобы перестроиться и чтобы чувствовать себя совершенно дома. В чём это проявляется? Ну, даже в каких-то внешних признаках: у нас, например, не принято улыбаться незнакомому человеку, ты идёшь по улице и чувствуешь стену между тобой и человеком рядом. В Штатах немного проще в этом смысле, приветливость — часть культуры, такая же естественная как и приветствие. Но я приспосабливаюсь, я готова к таким вещам, потому что знаю, что это всего лишь внешние признаки. Я знаю, что если копнуть, если сблизиться с человеком, то, конечно же, всё будет по-другому. Близкие отношения, они везде тёплые.
Как воспринимаются музыканты и музыка, которую они играют здесь в России, в Западной Европе и в Соединённых Штатах? Некоторые говорят, что здесь можно просто выйти и сыграть, когда в Штатах нужен лёгкий элемент шоу.
Не согласна, что здесь можно выйти и просто сыграть. Для меня это даже наоборот. Вообще, где бы то ни было, я не могу просто выйти и сыграть, это всегда событие для меня. Если есть рояль и есть публика, то это особое состояние и в него входишь независимо от того, где ты находишься. Разница? Например, когда я играю в Дании, я замечаю, что там уделяется не такое внимание современным технологиям, допустим, кондиционер летом. Ну, это так, бытовое. Но ощущения, когда эмоции на накале, усиливаются, и ты замечаешь переферальным образом всё что происходит вокруг, какие-то вещи, которые ты не заметил бы в нормальном состоянии. В Штатах уделяется достаточно много внимания технологиям, особенно в крупных залах, там нужно чтобы всё было на высшем уровне. И рояли достаточно хорошие. А в Россию я приезжаю в который раз и всё время чувствуется такая подтянутость, потому что играть здесь для меня особое состояние. Потому что я здесь выросла, я знаю, что среди публики будут люди, которые видели как я росла на сцене, какие ошибки я делала. Это всё очень подстёгивает. Нет, я не могу сказать, что здесь сыграешь и всё, здесь публика очень требовательная. В Штатах, если вы имеете в виду элемент сюрприза, то программы там очень интересные. В Штатах всегда смотрят, допустим, на название программы, как она строится, нельзя там просто насовать хитов и ожидать, что это всё съедят на ура. Нет, там должна быть какая-то связанная тема.
Как-то слушал запись с концерта фламенко в Сан-Франциско “Friday Night in San Francisco” в исполнении Эла Ди Меолы, Джона Маклафлина и Пако де Лусии. Зал там реагировал на ура, но как только они сыграли буквально пол минуты джаза, то публика просто взорвалась. Всё таки люди больше реагируют на что-то своё?
Это знакомо. Конечно, понятно, что мы реагируем с радостью на что-то знакомое, на то, с чем выросли. Блюз, регтайм, джаз, это всё большая часть культуры, хотя это настолько разные жанры, что я не знаю как это всё можно в одном концерте соединить. Но да, это хорошо, чтобы приблизить публику к себе, чтобы найти контакт, установить его, если его нет изначально или улучшить его в течение концерта. Я иногда, если подходит по тематике программы, играю “Tiger Rag” Арт Тейтума (Art Tatum) на бис. Или, например, мой муж пишет регтаймы, его произведения я иногда исполняю. Мне кажется, если отойти немного от классики, то это приближает к публике. Я сама аранжировала регтайм и исполняла его, это тоже очень хорошо воспринималось. Это всё такой язык, который очень узнаваем, особенно в Америке. Здесь я этого не делаю. Я просто в принципе не очень люблю бисы. Мне кажется, что когда строишь программу уже достаточно ёмко доносишь то, что хотел сказать, есть этакое чувство завершённости. А бисы? Это как конфетки, какой-то десерт. Я, кстати, десерты не люблю, может поэтому (смеётся)?
Кто ходит на концерты? Я обращал внимание, что, например, здесь в зале бывает много молодёжи.
Это здорово! Я так рада это слышать! К сожалению, в Штатах очень много пожилых людей в залах. Почему к сожалению? Потому что недостаточное соотношение с молодыми. И это большая проблема, потому что на вопрос “А что дальше?” пока нет ответа. Через какое-то время, через поколение, может быть, классической музыке придётся сделать какие-то изменения. Да и сейчас какие-то изменения идут, допустим, пианистки как Ван Юйцзя или Хатия Буниатишвили, которые внешними приёмами пытаются приблизиться к массам. Они вызывающе одеваются — короткие платья, каблуки — это всё такой sex appeal получается, как вариант, для кого-то подходит, особенно если помогает заполнить залы. Однако я лично с этим не согласна, я считаю, что талантливым музыкантам подобное делать совершенно не обязательно, кому интересна музыка будут приходить и слушать. Но тут вопрос, конечно, возникает о подготовленности публики и об элитности этого искусства и тут тоже есть свои недостатки. С одной стороны, да, действительно нужна подготовка, чтобы по-настоящему ценить классическую музыку, а с другой хотелось бы чтобы меньше было этой стены между исполнителем и публикой. Поэтому я практически всегда разговариваю с публикой на своих концертах. И когда меня спрашивают: “Что вы предпочитаете, вести концерт или чтобы кто-то это делал за вас?”, конечно, я предпочту вести концерт, потому что публика вряд ли запомнит что ей говорил ведущий, какие-то общие сведения, но если исполнитель говорит о своём опыте, о своей связи с музыкой, я думаю, что это более запоминается. Здесь я тоже планирую сама вести концерт.
Как вы стали преподавателем в Texas State University?
Звёзды сошлись, наверное. Потому что говорить о том, что это всё легко далось не получится. Дело в том, что докторантуру выдают сейчас слишком много колледжей, консерваторий и университетов по всему миру и в Штатах особенно. Диплом высшего образования в музыке обесценивается и сейчас ,как результат, эта ниша переполнена, сейчас стало слишком тесно. И когда подаёшь заявку на работу, в основном смотрят на пять-шесть самых главных школ, остальные в общем-то без шансов остаются.
А качество у них на том же уровне?
У кого-то на уровне. Но если сравнивать, допустим, выпускные требования Истменской школы музыки, Джульярдской школы или Консерватории Новой Англии, то выпускные экзамены там настолько сложны, настолько всеохватывающие, что другие школы окажутся не на том же уровне, но выдают как-бы тот же диплом. Я провела несколько лет в Нью-Йорке, прежде чем нашла эту работу и потом мы с мужем из Нью-Йорка переехали в Техас, где мы уже почти три с половиной года работаем.
Есть разница когда объясняешь, слушаешь, пытаешься понять какие-то нюансы и думаешь и говоришь на русском, и когда делаешь тоже самое, но уже на английском?
Да, конечно! С этим большие проблемы, потому что мне практически не с кем разговаривать, особенно после переезда в Техас.
На русском?
На русском, да. Я разговариваю с родителями, пытаюсь вслух проговаривать какие-то мысли, читаю вслух по-русски, но русский язык настолько не прощает негибкость, что очень легко начать звучать коряво. Я сейчас даже выражаю мысль, которую немножко перевожу с английского. Я знаю, что во сне я говорю по-английски, поскольку проводишь столько времени думая на английском. В мой самый первый семестр когда я приехала в Нью-Йорк, когда английского ещё практически не было, пришлось всё это очень быстро подтянуть. Это был переломный момент — я приехала домой после трёх месяцев первого семестра и мой отец сказал: “Ты теряешь русский язык.” И я просто обалдела, я не поняла как он это почувствовал после первых нескольких месяцев! Уже было ощущение, что немного по-другому строишь предложения. Поэтому я сейчас своему четырёхлетнему сыну пытаюсь изо всех сил это привить. Я с ним разговариваю по-русски, но он уже понял, что это необязательно. Хотя он уже сам читает по-русски, разговорная речь самая сложная. В английском легче обозначить что-то кратко, всё очень чётко, всё очень просто. И юмор английский тоже суховатый. Это всё может быть как-то связано.
И разные жанры, которые появились в России, в Западной Европе и в Штатах, тоже наверное как-то от этого могут зависеть?
Вполне.
Вы заведуете конкурсом молодых исполнителей Young Artist Piano Competition. Что за идея и чем вы там занимались?
Я один из директоров летнего фестиваля Texas State International Piano Festival, а в феврале у нас проходит конкурс юных исполнителей, который вы упомянули. Это две совершенно разные вещи, но всё проходит в нашем Университете.
Это ваш проект или университетский?
Университетский. Меня просто поставили им заведовать с этого года. А проект, который я хотела бы упомянуть и который я основала в прошлом году…
FunKey?
Да, Funkey. Я придумала такое название, потому что funky — это что-то необычное.
Крутое и модное ещё?
Да, я хотела, чтобы название было запоминающимся для людей и они действительно это помнят. Наш проект растёт, он начинался с шести детей и этой осенью было двадцать девять заявок. И если он будет расти в такой же геометрической прогрессии, то я не могла бы ничего лучше пожелать для этого. Я его начала с мыслью «Почему столько людей, которые хотят серьёзно заниматься музыкой, но не могут и приходят уже в возрасте семнадцати-восемнадцати лет поступать ко мне?» Даже начальное фортепианное музыкальное образование не налажено на том же уровне как здесь. Это очень обидно, потому что я не могу сказать что там меньше талантливых детей, талантливых пианистов, но они опаздывают. Все навыки надо развивать с раннего возраста. А они не развиты и с этим уже практически ничего невозможно поделать. Можно развивать какие-то другие черты, можно развивать любовь к музыке, но упускается шанс исполнительский. Поэтому я сейчас на каком-то уровне помогаю маленьким детям. У нас в основном пяти-шестилетние и есть парочка ребят постарше. Я им помогаю достаточно систематически получать какие-то основы, а также помогаю нашим лучшим фортепианным студентам приобрести педагогическую практику, поэтому преподают в основном они. Но я планирую также сама этим заняться в скором времени, взять нескольких детишек. Надеюсь, что это произведёт какую-то перемену, потому что это просто обидно. Как я сказала, это не от недостатка желания и способностей, а от недостатка возможностей и отсутствия какой-то налаженной системы. Там нет таких школ как у нас здесь, специальных музыкальных школ для детей, которые хотят заниматься серьёзно. Самый ближайший пример школы в Кёртисе, туда принимают очень ограниченное количество учеников, но там уже на всём готовом, зато большой акцент на исполнительство. Однако в Штатах нет налаженной системы, нет такого, что человек может пойти в любом большом городе и найти такую школу.
То есть надо в частном порядке искать преподавателя?
Да, конечно же, способные дети находят возможности, точнее их родители находят педагогов для частных уроков. Но тогда упускается социальный аспект, когда находишься в этой атмосфере и тебя окружают ученики объединенные музыкой и общими целями. Это упускается.
А с оркестрантами как?
Оркестры, особенно в Техасе, это маршевые духовые оркестры, там это всё очень поддерживается и очень развито. Но я недавно получила шок, когда обзвонила школы, хотела какие-то связи наладить, предложить поездить попреподавать, но обнаружила, что практически нет музыкальных программ как таковых. Это очень огорошило. Вы упомянули конкурс для молодых исполнителей, когда к нам съезжаются около сотни участников со всего штата, это конкурс по штату Техас. Однако там очень большой разброд по способностям и готовности к конкурсу. Для большинства это ещё одна медалька, с которой можно приехать домой и поставить её на камин. Есть, конечно, единицы, которые приезжают и выделяются, видно, что они пойдут по этой стезе дальше. Но в основном это не очень высокий уровень.
Вернёмся к FunKey. Получается, что занятия бесплатны для участников или по более низкой стоимости?
По гораздо меньшей стоимости, поскольку педагогическая практика студентов оплачиваемая и всё берётся из оплаты за уроки. Я это подладила под тот же проект, который существовал для струнников, и чтобы не выделяться ни в каком плане я просто смоделировала его и по стоимости на опыте обоих проектов.
То есть только для пианистов?
Только для пианистов. Но то, как он вырос уже с первого года, то, что очень много местных семей и тех семей, которые работают в том же университете и приводят своих детей, очень радует. В продолжение темы проектов, хотела бы упомянуть, что у меня три основных проекта в год: FunKey, конкурс юных исполнителей и фестиваль. Фестиваль Texas State International Piano Festival — очень важное событие для университета и для меня, потому что в эту неделю фестиваля умещается очень многое. Каждый день у нас проходят открытые уроки, закрытые уроки, исполнение наших гостей, педагогов, которых мы приглашаем с Джульярда и с Истмена, отовсюду. И затем в конце приглашаем оркестр, где студенты, которые приехали на фестиваль и которых мы отбираем, имеют возможность сыграть с оркестром и даже не один раз. Получается, что внутри фестиваля идёт конкурс на лучшее исполнение, в котором победители имеют возможность выступить на концерте. Это большое событие для города Сан-Маркос, где расположен университет. Фестиваль растёт и я очень рада, что являюсь его частью последние три года.
Успеваете дать несколько мастер-классов когда приезжаете сюда?
Будет мастер-класс для учеников Средней специальной музыкальной школы при Казанской консерватории и я с удовольствием его проведу. Ещё в прошлом году я давала мастер-класс в зале ССМШ, когда ещё не шёл ремонт. Сейчас это будет в Рахманиновском зале или в одном из других классов. Я этой школе обязана всем и хотела бы провести как можно больше занятий. Может быть ещё один получится в этот раз.
Почему вы приезжаете так редко?
Я бы хотела чтобы было больше возможностей приезжать сюда, но я не могу сказать, что я приезжаю сюда редко. Я приезжаю сюда раза четыре в год, это около месяца, летом даже больше месяца. Правда летом концертов мало — не сезон. И поэтому летом я каждый год стараюсь выучить программу на новый сезон, я посвящаю этому много времени.
Сколько примерно входит произведений в программу?
Это зависит от формата, от длины каждого произведения и от тематики. Если я выбираю крупные произведения, то может быть одно произведение на отделение как у меня было в прошлом году. Сейчас у меня четыре крупных произведения в программе. Это полностью зависит от жанра и от формы.
Что формирует ваш взгляд на подбор произведений на каждый следующий раз?
Это очень тёмное дело, я сама не знаю до сих пор как я это делаю (смеётся). Я ловлю как можно больше впечатлений отовсюду. Вдохновение приходит от самых разных вещей, даже от неклассической музыки. Я, например, очень люблю слушать Земфиру, мне очень нравится иногда слушать какие-то другие далёкие от классики вещи и потом возникают какие-то мысли и связки. Конечно, самое важное установить главное произведение программы и уже от него ответвляются остальные, но должны быть связки или по контрасту, или, напротив, по сходству. Я люблю поиски в разных периодах. Несколько лет назад я представляла программу «Старое и новое». Старое у меня было действительно старое. Произведения были написаны в XVI веке и не для рояля, а для лютни и голоса.
Чем вы занимаетесь в свободное от репетиций, преподавания и сочинительства время?
Я бы рада сказать, что у меня есть свободное время, но его нет. Я прежде всего мама и всё свободное время я стараюсь уделять своему сыну. И всегда его не хватает, этого времени. Он не даёт скучать, он у меня самое-самое главное, что есть… Не хочу сравнивать с музыкой — это несравнимое. В общем, как такового свободного времени нет.
Как зовут вашего сына?
Николай. Никуля, Ник. В честь дедушки-лётчика.
Он об этом уже знает?
Конечно, он даже спал на его кровати. Мы ездили в Севастополь этим летом. Это была очень волнительная поездка из-за политики, поскольку я живу в двух странах, которые, к сожалению, сейчас не находят общий язык. И это очень больно. Но я могу совершенно точно сказать, что когда я приехала в Штаты в 99-ом году, я приехала в другую страну. Я приехала в ту страну, которую я полюбила, но сейчас, к сожалению, всё сильно изменилось. Но поездка в Севастополь, в Крым для меня и для моего мужа-американца была очень важна, плюс это возможность посмотреть всё своими глазами.
Как вы его находите сегодня?
Я туда каждое лето ездила с годовалого возраста, не сильно изменился. В другие части мы не решились ехать, особенно с маленьким сыном, но посмотреть своими глазами на то, что описывается настолько в другом свете в прессе, было очень важно. Я вообще считаю, что нам сейчас очень не достаёт кого-то как Ван Клиберн. Нам очень не достаёт человека, который бы захватил людей и напомнил о важном, потому что всё остальное чепуха, как-то склеил музыкой отношения между людьми. Но сейчас этого нет, на это остаётся только надеяться. Но, с другой стороны, мы с мужем перерывами жили одиннадцать лет в Нью-Йорке. Именно в городе Нью-Йорк, а не в штате. Мы как-то настолько комфортно привыкли там себя чувствовать. Это достаточно либеральная атмосфера и когда мы переехали в Техас, в основном консервативный штат, для нас это был шок. Но также я поняла для себя, что не надо предполагать какие-то вещи о человеке после того, как выясняешь, что он либерал или консерватор, не надо после этого строить своё мнение, основываясь на этом. Потому что это всё настолько надуманно. И ещё я поняла, что либеральный Нью-Йорк не предполагал, что страна настолько огромная, что в ней живёт большое количество людей, которые думают по-другому, и что в этом нет ничего плохого. Просто есть некоторые люди, которые доводят даже незначительные противоречия во взглядах до экстрима и в этом проблема.
Вернёмся к музыке. Вы не могли бы поделиться своими музыкальными планами?
Не знаю ещё, всё как-то само приходит. Не хотелось бы резких каких-то перемен, хотелось бы продолжать развивать свой класс, увеличить приток способных студентов, хочется чтобы мой детский проект рос и развивался, и чтобы это было востребовано. А в личном плане у меня в ближайшее время три концерта с оркестром, все три для меня новые и это очень подстёгивает и заставляет пересмотреть какие-то вещи. Потому что когда играешь уже многолетнюю накатанную программу с этим опытом иметь дело удобнее, а новые произведения всегда выносишь сначала на свой суд, потом уже начинаешь привыкать.
Получается, здесь в плане психологии играть сложнее или, наоборот, легче?
Мне кажется, что первоначальное ощущение, когда здесь выходишь на сцену, это сильное волнение, поскольку знаешь какой здесь уровень культуры и знаешь, что среди публики есть люди, которые тебя знают. У меня здесь неразрывные связи, основанные не только на музыке. Это всё взаимосвязано. А энергетика общения с публикой потом тоже становится очень сильной. Здесь всё же волнительней.
Вы планируете ещё приезжать в Казань?
Меня никакой силой от этого не удержать! Я каждый год планирую и, конечно, надеюсь, что буду приезжать всегда.
Беседовал Тимур Галиев
Фото: Игорь Галиев и Казанская государственная консерватория им. Н.Г. Жиганова
Добавить комментарии можно по форме ниже.